Тоже сразу про вкладной подумал.

Что-то болванку на 64-х не припоминаю. Стреляли осколочным.

Корпус с 300м думаю что проткнет. Башню - вряд-ли. Но навесное в башне с креплений посрывает, экипажу не хило достанется. По корпусу - катки поотлетают.

Какой год-то был? 23 мм вкладыш на 62-х был. На 64-х 14 мм был.

Согласен. 300 м - это даже не прямой выстрел, а фактически в упор. А экипаж и без пробития будет выведен из строя, даже противоосколочный подбой башни не спасет.

Отредактировано vt10otb (15-01-2020 17:20:37)

   У нас было по другому .. Ну , во-первых : - у нас применялся полный артвыстрел , со взрывателем и колпачком поверх него . Колпачок маленький ( примерно , как на флаконе с одеколоном). Если танки ставили на хранение , то все ОФ артвыстрелы ,взрывателем с колпачком , окунались в расплавленный парафин с чем-то , (темноватого цвета!) и только после этого грузились в боеукладку. 
         

Так он даже не подкалиберный? Что-то начальная скорость маловата.

Снаряды были полностью снаряженные даже на танках с повышенным расходом.

Вот этого не встречал. Законсервированные только на складах.

    Значит , со временем перестали ...  

   Да ! Так и есть . Вот только (не знаю - зачем !!!) , у нас ещё было и сорок гранат Ф-1.   

А разве не двадцать? У нас постоянно опломбированный ящик с гранатами под ногами валялся. Причем я даже не помню, были какие-то штатные места для гранат?

Так у нас и один ящик осточертел, валялся на полике и его постоянно с места на место передвигали. Вроде и небольшой, но его никуда было не пристроить, так и болтался под ногами.

Воспоминания моего земляка Владимира Анатольевича Репина.

Группа Советских Войск в Германии. Город Кёнигсбрюк. Бригада оперативно-тактических ракет в/ч п.п. 38534

«Ничто нас в жизни не вышибет из седла. Такая уж поговорка у майора была» К. Симонов

Вступление

Вот теперь, через годы и потери оцениваю и верю, и не верю, что так было. Эта была молодость, сила, интерес ко всему новому, к новой стране, мужская служба и дружба. И в хорошем смысле карьеризм, который подчёркивался звёздами на погонах. На всю жизнь мне запомнилось прохождение торжественным маршем и с песней. Монолитный строй, локоть соседа в строю майора Воронина. До сих пор в ушах звенит команда: «К торжественному маршу! По-батарейно! Одного линейного дистанция! Офицеры управления прямо! Остальные направо! Шагом марш!» И мы сначала проходим торжественным маршем, а потом прохождение с песней: «Высоко орёл летает, выше туч и облаков. Далеко солдат шагает, он всегда к боям готов!» И вступает оркестр. Я бы хотел ещё раз пройти и пропеть эту песню с братьями по оружию. И мне удалось пройти одному строевым по этому плацу в бывшем своём гарнизоне ещё раз в 2003 году, это снял на камеру водитель Торгпреда, Сергей, который тоже служил рядовым недалеко в Гроссенхайне, в 39 километрах от Кёнигсбрюка.

Армия сделала из нас настоящих мужчин без страха и упрёка, придала смелость в нештатных ситуациях, ответственность за подчинённых. За солдат мы беспокоились больше, чем за себя. Риск в армии был всегда и это щекотало нервы и было одной из причин остаться в кадрах. Однажды я выбежал ночью из дома в галифе и тапочках, не задумываясь, услышав под окнами хлопок. Думал, что выстрел. А это оказалось, что пьяный немец врезался в наш автомобиль и перелетел через автомобиль, а отделался только ушибами. Машина вдребезги, на следующий день за ней приехала техпомощь.

Начало службы

Курсы двухгодичников

Служба в ГСВГ началась с двухмесячных курсов двухгодичников. Мне повезло, что курсы были в моей части. Не нужно было никуда ехать и к части притираться проще. Нас было тридцать человек. Офицеры, в основном, были

ракетчики. А мы впятером из курсантов – двухгодичников были эксклюзивами (других специальностей) и дружили: Яковлев Валентин с Украины, Борис Мацак из Сибири, Роман Андрусив из Львова, Алексей Смирнов из Калинина (Твери). Только у меня была гражданская одежда, нас перед поездкой запугали и почти никто не взял. Все не зависимо от роста и веса, одевали мою одежду: брюки, свитер и шли в гаштет. У нас была шутка: «И опять группа советских войск пошла в Германию». Один из «двухгодичников» Алексей Смирнов в Кёнигштайне (Саксонская Швейцария) сказал: «Что не видят, что ли, что иностранные туристы?» Это было в очереди на автобус. Мы тогда посетили Кёнигсбрюк, Дрезден, Саксонскую Швейцарию. После Германии я встречался с Романом Андрусивым во Львове, он работал атомном институте, а Валентин Яковлев по слухам закончил МГИМО. Об остальных не знаю ничего.

Нам пришлось доказывать, что мы не уступаем кадровым офицерам. В футбол и баскетбол мы обыграли офицеров бригады. На занятиях по уставу я единственный, кто ответил на вопрос заместителя начальника штаба по разведке Рогаля, на чём носится знамя – перевязь. В другой раз я выиграл бутылку шампанского за знание устава караульной службы. Вопрос был:

- Кого должен пропускать начальник караула?

- Только командира и дежурного по части.

Опять на вопрос правильно ответил только я, теперь помолчу. А один офицер из двухгодичников из Казахстана заболел сифилисом. Он перед отъездом, погуляв, сблизился с официанткой и получил удовольствие. Как в анекдоте:

- Вы не хотите получить удовольствие?

- Спасибо, я его, кажется, получил.

Очень было интересно. Его сразу отправили в Союз. Опять же опыт для всех.

Мне дали в квартиру стол из нестроганых досок. Когда я обратился с жалобой в политотдел, мне сказали, что раньше ещё хуже было. Тогда я поменял свой стол на стол в гостинице, соратники мне помогли доставить из гостиницы стол в мою квартиру и наоборот. Накрыли скатертью в гостинице бывший мой стол, который был сколочен из заборных досок, и обмыли операцию. Я её назвал «Операция хольцтыш (деревянный стол)». Позже комендант - женщина спросила, не я ли унёс стол из гостиницы. На что я возмущённо ответил: «Да как Вы смеете меня подозревать!» Позже эта операция мне пригодилась при вывозе вещей из контейнера на площадке в Дрездене.

Мне пришло извещение с немецкой железной дороги, что прибыл мой контейнер с вещами из дома. Расстояние от моей части до железнодорожной станции в Дрездене 28 километров. Я поехал на УРАЛе -375 со старшим машины капитаном Лопатиком. Когда он закончил все свои дела, мы заехали на станцию. По накладной я нашёл свой контейнер, но служащий в конторе станции, посмотрев в свои документы, сказал, что контейнер ещё не прибыл. Сколько я не доказывал, предлагал сходить и посмотреть контейнер, служащий твердил, что контейнера по его документам нет. Я плюнул на всё, подъехал к контейнеру и выгрузил из него в машину все вещи: телевизор, холодильник, стиральную машину и другие необходимые вещи. Капитан Лопатик отговаривал, но я решил бесповоротно, и мы уехали.

Моя служба началась в должности начальника цеха колёсной и гусеничной техники объединённой ремонтной мастерской ракетной бригады оперативно – тактических ракет. Проверки технического состояния, выезды в дивизионы и полигоны, в Капустин Яр в Союзе. Ученья на полигоне в ГДР и СССР (Капустин Яр), марши, комплексы. В техническом парке бригады был большое здание комплекса ракет и ремонта техники. Днём там можно было крутить комплексы. Здесь же находились цеха по ремонту, один по ремонту спецтехники, а другой (мой) по ремонту колёсной и гусеничной техники. Здесь в ОРМ был токарный цех, сварочный, карбюраторный, столярный, аккумуляторный, были смотровые ямы. Служило у меня 20 человек, два отделения, кроме того у меня было 6 машин МТО.

По прибытии в часть была осенняя проверка. Я выполнил все упражнения на ЗИЛ-157 на «отлично»: проезд по «восьмёрке», по эстакаде, въезд задним ходом в траншею. Занял второе место среди всей бригады среди офицеров и солдат в кроссе на 3000 метров в сапогах. Мог бы быть первым, но мне на финише в рот влетела муха, я подавился и последние пятьдесят метров меня под руки протащили два офицера. Вообщем прибежал «под мухой». На отлично отстрелял с 25 метров из пистолета Макарова 28 очков из 30. Меня отозвал в сторону начальник особого отдела и сказал: «Товарищ лейтенант! А Вы не тот, за кого Вы себя выдаёте. Вы не гражданский человек!»

Однажды в часть пришла телеграмма, что умер Репин, заверенная военкомом и главным врачом больницы Ленинского района. Это целая драма. Командование поняло, что это умер мой отец. Эту историю я описал в отдельном рассказе: «Страшная телеграмма. Между драмой и комедией».

Через полгода меня стали уговаривать вступить в партию, а я говорил, что ещё не созрел. Я сказал заместителю начальника политотдела

подполковнику Петрову: «Находясь в армии мы получаем больше денег, но меньше свободного времени. Находясь на гражданке, мы имеем больше свободного времени, но меньше денег. Маркс говорил, что самое дорогое у человека это свободное время. То есть в армии мы за деньги продаём самое драгоценное – время». В другой раз я сказал: «Мы находимся в середине Европы, на равном удалении от культуры европейской и советской. Это радиус и центр-точка и дырка от циркуля. А у нас дыра». Подполковник Петров возмущался, но выразить на словах не мог. Майор Кушнарёв – единственный беспартийный в части, говорил, что он в армии для того, чтобы был блок партийных и беспартийных. Когда кто-нибудь вступал в партию, он спрашивал: «Ну как, устроился!» В партию я вступил 10 мая 1975 году. В честь 30 – тилетия Дня Победы. Я тогда в партию верил.

Пятьсоткилометровый марш – это марш для молодых водителей. Политработник лейтенант, старший машины обращается к молодому водителю:

- Видишь, посередине площади столб, объезжай.

Водитель врезается в него.

- Ты что не видел?

- А я не слышал.

Следующая команда:

- Пропусти, видишь, велосипедистку - пенсионерку.

Он врезается в неё:

- А я не видел.

Когда на марше сбили инвалида-немца, велосипедиста, один офицер сказал: «Разъездились, как у себя на родине». Другой: «В последний раз увидел нашу машину из - под колёс, и подумал: в Сталинграде не убили, а здесь достали». Но немецкий велосипедист был не прав, он нарушил правила.

Учения. Армейский анекдот:

- Учения состоят из трёх этапов: Первый этап - подготовка, второй - сами учения и третий - подведение итогов.

- На самом деле, первый этап - шумиха, второй – неразбериха, третий - отыскание виновных, наказание невиновных и поощрение непричастных.

На учениях, когда мы стали перед дилеммой ехать по полю или нет, капитан Лопатик сказал: «Поехали, а то они у нас в Белоруссии сколько разрушили». На следующий день нам прислали счёт за потраву. В Вердере,

под Потсдамом, во время учений каждый раз танком на марше сворачивали угол дома, а потом восстанавливали.

Я любил ходить строевым шагом и был отмечен не раз командованием и жёнами офицеров. Дежурный по части говорил на разводе караулов после прохождения торжественным маршем: «Хорошо караул, особенно начальник караула!» Одна женщина даже влюбилась под впечатлением того, как я хожу строевым шагом. Её окна выходили на плац перед штабом, и она смотрела, как я прохожу во главе караула тожественным маршем. А муж её носил знамя бригады на смотрах, это доверяется лучшим строевикам. Невероятно. Я её спросил: «Неужели так можно влюбиться?» Она ответила: «А ты бы посмотрел на себя со стороны!» Только ради этого стоило служить.

Однажды я покритиковал на партсобрании командира бригады Краева и начальника политотдела Каменева за недостатки в городке. А ночью нас подняли по тревоге. Моё подразделение должно выйти на полигон на 28 – ой минуте, а вышло на 30-ой. После этого перед строем офицеров командир сказал: «Это Вам не на партсобрании выступать, старший лейтенант».

Наряды

В наряды я ходил начальником караула, дежурным по парку, ответственным дежурным в казарме. Когда третий дивизион, который стоял в Кёнигсбрюке, убывал на боевые пуски ракет в Союз, в Капустин Яр, в гарнизоне оставалось только управление бригады и приходилось ходить начальником караула целый месяц через день. Это называется – через день на ремень. Доходило до того, что дома по телефону я отвечал: «Начальник караула старший лейтенант Репин слушает Вас».

Поощрения

К ним я отношу: слова Гречухина. «Вот Репин уйдёт, техническая служба развалится» - сказал «шеф» полковник Гречухин заместителю начальника политотдела обо мне на боевых пусках ракет в Капустином Яре.

За время службы меня командир поощрил 4 электробритвами. Однажды, перед смотром командир перед строем сказал мне, что я не брит. Я возразил. Краев: «Я сказал, не брит!» Поэтому, когда он награждал меня очередной бритвой, говорил тихо мне при вручении: «Брейся!»

Подполковник Соболев, новый командир бригады, предлагал мне на полигоне спать в его командирском «кунге». В общем признание в бригаде у меня было.

И была ещё была одна награда от «штази». Меня начальник особого отдела Атрушкевич привлёк к работе Министерством государственной безопасности ГДР.

Единственное наказание

Замечание командира Краева, за посещение ресторана вместе с майором Сухановым и прапорщиком. Командир: «Зачем Вы пили с прапорщиком?» А мы выпили пили с майором, военным дирижёром, который напился и попал в комендатуру. Командир сказал: «Я вынужден Вас наказать!» И объявил замечание. С какой радостью я прокричал: «Есть замечание, товарищ полковник!»

Взаимоотношения с солдатами

Однажды в карауле ночью раздался сигнал с поста. Я побежал туда, а со мной самый недисциплинированный солдат, он не побоялся. Я сделал ошибку, нужно было вместе с разводящим. Но надо было принять решение, и я его принял. Но зато была предотвращена стрельба в карауле. Однажды в Сормовском парке меня увидел рядовой Спирин, он всегда был степенным и серьёзным. В казарме он бился один против «стариков». В карауле он остановил выстрелом днём «стариков», открывающим без печати ангар метеобатареи, и уложил их на землю. Мне потом «шеф» полковник Гречухин сказал: «Конечно он прав, но ты поработай с ним, чтобы он как-нибудь поспокойней был». Ведь проблема была, как этот патрон списать.

На ночных стрельбах у одного из писарей заело патрон в автомате, я отстегнул диск, а писарь выстрелил, и пуля пролетела перед самым носом, я её ощутил. Только потом до меня дошло, что смерть была рядом. Сержант Камалиев сказал мне: «Товарищ старший лейтенант, а у Вас семья!» Я вспомнил характерный свист, и только теперь понял, что это был свист пули. После этого случая я подходил к солдатам только по своей команды: «Оружие на землю!»

Я вручил ефрейтору Хрусталёву одну из своих подаренных бритв на память перед дембелем. Его обидели, не дав сержантского звания после окончания службы из-за мнения одного майора. Я сказал, чтобы он по одному человеку не судил об армии.

Мне нравились солдаты и сержанты различных национальносей: эстонец - сержант Арус, русский - ефрейтор Бабин, русский - ефрейтор Хрусталёв, белорус - сержант Зубарик, эстонец - ефрейтор Мяэ, литовец -младший сержант Сабулис, сержант - украинец Благодарный. Солдаты заказали в мой день рождения по всесоюзному радио песню «Я твой пламенный Орфей» Муслима Магомаева. Попросили меня прийти в казарму с

обеда пораньше. Я пришёл, они включили радио, и я услышал в концерте для воинов Советской армии заявку от моих солдат с описанием, какой я хороший офицер, а затем песня по их заказу для меня. Я был тронут, отменил самоподготовку, и мы с удовольствием играли в футбол.

Однажды вечером я, немного выпив, после отбоя пришёл в казарму и забрал ефрейтора Бабина с собой. Бабин был спортсменом, гитарист, самбист и парашютист. Конечно, ему место было в десанте. Мне он нравился своей независимостью, хотя в армии это сложно, по себе знаю. Я привёл Бабина к себе домой, одел в свою одежду и обувь, и мы пошли в гаштет Шморкау, расстояние от которого было полтора километра. Он был закрыт, и мы пошли через поле в город Кёнигсбрюк в трёх километрах от Шморкау. Пришли в частный гаштет «У Руди». Там мы сели за перегородку, которую сделал Руди, чтобы скрыть офицеров от комендатуры. Я угостил Бабина пивом и водкой. Потом мы тронулись в обратном порядке, я привёл его домой, переодел в форму, отвёл в казарму. Конечно, я мог нарваться на взыскание, я нарушил устав. Но я сделал то, что хотел и что заслужил Бабин. На всю жизнь запомнился адрес Бабина в Караганде – Пищевая 10.

На следующий день у меня была строевая подготовка с солдатами. Бабин подошёл и сказал, что у него натёрты ноги. Видимо, моя обувь была ему мала. Я ему сказал: «Вы на службе, ефрейтор!»

Однажды мой цех разгружал уголь на немецкой станции, я дал денег сержанту Арусу и послал его за пивом для солдат. Я опять рисковал, не все меня любили. Но я не думаю, что он стали ко мне хуже относится, скорее наоборот.

Однажды перед Новым годом 31 декабря в казарме напились «дембеля». В казарму, кроме нас, пришли «шеф» полковник Гречухин и подполковник Рукавишников. Солдаты выпили и ничего бы не было, если бы сержант Никитин, не выпил ещё одеколона и его вырвало. Дежурный, старший лейтенант Лёха Тильков, главный пьяница бригады, всё это обнаружил и нас утром рано всех вызвал в казарму. «Шеф» Гречухин был у нас Мегрэ. Он добился от солдат всей правды. Они, оказывается, дали деньги гражданским рабочим и те купили им водки. Спрятали солдаты её в ящик стола командира батареи, который не открывался. «Шеф» Гречухин, расследовав, всё им простил. А подполковник Рукавишников сказал: «Ребята! Мы живём здесь с семьями. Мы можем выпить, а вы первыми должны прибежать по тревоге в парк и подготовить технику, а мы прибежим и всё сделаем. Так что, потерпите». На том и закончили.

Не всё было в армии по уставу, везде были люди.